Искусство и методология социально-гуманитарного познания: монография / Н. Ф. Бучило. 2017. 240 с.
Эффективность искусства как средства познания во многом зависит от формирования способностей, умений и навыков художественного восприятия. Знание закономерностей восприятия необходимо и художнику, который стихийно или сознательно учитывает их в творческом процессе. В предлагаемой монографии автор раскрывает характеристику механизмов понимания искусства, его специфического языка, истоков эмоционального воздействия искусства, его суггестивных возможностей, которые пробуждают творческий потенциал личности. Не ограничиваясь пространством внутренних механизмов художественного восприятия, автор обращается к влиянию факторов надличностного характера: социальной среды, общественно-политических требований, критики, рекламы и моды, публики как коллективного органа восприятия.
Опт. цена: 529,90 р. 648375.01.01
Содержание
Предисловие 5
Глава I. Проблема адекватности художественного восприятия 10
§ 1. Динамика научных представлений о специфике восприятия искусства 11
§ 2. Метаморфозы художественной идеи 35
§ 3. Критерии адекватности художественного восприятия 45
Глава II. Понимaние в структуре художественного восприятия 61
§ 1. Язык искусства в системе культуры 62
§ 2. Постижение смысла: процедуры понимания художественного произведения 77
§ 3. Управление восприятием 97
Глава III. Эмоциональная природа эстетического воздействия искусства 110
§ 1. Вкус, идеал, норма в понимании и оценке произведений искусства 111
§ 2. Ценности и оценка 120
§ 3. Диалектика эстетического наслаждения: эмпатия, сотворчество, катарсис 130
Глава IV. Художественное восприятие как сотворчество 141
§ 1. Возможности теоретической аналогии игры и художественного восприятия 141
§ 2. Проблема локализации и функций игрового феномена в культуре 153
§ 3. Творчество: труд и игра 164
Глава V. Надличностные факторы восприятия искусства 182
§ 1. О границах художественного и «нехудожественного» 184
§ 2. Социальные механизмы регуляции художественного потребления 196
§ 3. Публика как адресат искусства и субъект художественного потребления 202
§ 4. Мода: традиция, потребность, вкус 214
Заключение 226
Литература 232
Предисловие
Отсутствие абсолютных границ между наукой и другими способами постижения реальности делает особенно актуальной проблему связи и соотношения научного и художественного познания. Сопоставление знаков и символов науки и изобразительных средств искусства показывает их взаимодополнительность, когда образы искусства и научные абстракции социально-гуманитарных дисциплин создают картину современного мира. Однако сравнение социальных наук, стремящихся проникнуть в сферу неизвестного, и искусства, позиционирующего себя как уже совершившееся проникновение в сущность происходящего, указывает на преимущество возможностей художественного осмысления социальной реальности. Гениальный художник обращается к вечности, к проблемам общечеловеческим. Образы искусства, отстоящие от времени их создания на столетия и даже тысячелетия, воспринимаются как современные, порождают возвышенные чувства и переживания, способные изменить человека и его отношение к будничной повседневности его приземленного бытия.
Механизмы семантической организации культуры и искусства раскрыты в трудах Ю. М. Лотмана с его идеей вторичности языков искусства по отношению к языкам культуры, т. е. социальной реальности, в которой опредмечены дух и интеллект, мысль и способности человека как существа деятельного и существа разумного. Сама по себе мысль, даже блестящая, даже гениальная, составляет всего-навсего внутреннее достояние человека. Но, будучи воплощенной, так или иначе материализованной, опредмеченной, она перестает быть достоянием отдельного индивида и становится явлением культуры. Искусство, сохраняя языки культуры, придает им новые значения и смыслы. Отсюда многообразие направлений и стилей в искусстве, ценностная доминанта которого лежит в деятельности человека, в плоскости самой жизни, ее глубинных пластов, еще не отрефлексированных наукой, но уже переживаемых публикой.
В философской традиции духовная жизнь человека рассматривается как единство чувственности, рассудка и разума. И. Кант, создавая свою теорию познания, отмечал, что всякое наше знание начинается с чувств, переходит затем к рассудку и завершается в разуме, выше которого в нас нет ничего для обработки материала созерцания и подведения его под высшее единство. Если благодаря чувственности мир нам дан во всем богатстве его неповторимых проявлений, а рассудок обладает способностью давать правила для нашего мышления, то разум выходит за пределы возможного опыта, он ищет безусловное для обусловленного рассудочного знания. Разум оперирует выходящими за пределы возможного опыта понятиями, которые Кант определяет как идеи, превосходящие содержательной полнотой любое эмпирическое знание.
Одной из сложных теоретических проблем является вопрос о возможности практической реализации идеалов. Существует ли принципиальная возможность превращения идеалов в действительность? Или идеалы являются всего лишь несбыточной мечтой, и любые наши усилия, даже жертвы, которые приносятся на алтарь их осуществления, окажутся напрасными? В истории философской мысли имели место представления, свидетельствующие о приверженности одной из названных крайностей. Дискуссии философов и историков в СССР в ХХ в. сводились к доказательству осуществимости идеалов общественного развития. В качестве аргумента, подтверждающего истинность марксистского учения о коммунистическом идеале, в котором найдут разрешение все противоречия общественной жизни, приводились свидетельства успехов в строительстве коммунизма, несмотря на явные провалы в этом процессе. Показательно, как точно характеризовал подобную практику И. Кант, различая употребление понятия идеала в конститутивном и регулятивном смыслах. Кант подчеркивал, что в качестве принципов идеалы выполняют регулятивную функцию, но если они используются конститутивно, т. е. путем приписывания идеальных качеств самой действительности, то это «ленивый разум», который освобождает себя от всякого научного исследования и практических действий по изменению общественной жизни к лучшему. Не с таким ли «ленивым разумом» мы встречаемся всякий раз, когда анализ насущных проблем жизни нашего общества подменяется пропагандой реальных либо мнимых успехов в экономике, международной политике и даже в спорте?
Противоположная точка зрения сводится к идее непреодолимости противоречий между идеалом и действительностью. Она ведет свое начало от Платона и является предметом острых дискуссий на протяжении всей истории философии. Как представление об абсолютном совершенстве, идеал остается мыслью, выражением внутренней духовной жизни человечества, он несет в себе непреодолимую противоположность материального и духовного, субъективного сознания и реальности материального мира. В этом случае остается нерешенной проблема связи идеала и действительности, объяснение источников могучей творческой силы идеалов. Возражая скептикам, Кант подчеркивал, что идеалы обладают практической силой, поскольку служат прообразом для полного определения своих копий: «Хотя и нельзя допустить объективной реальности (существования) этих идеалов, тем не менее нельзя на этом основании считать их химерами» [83]. Конкретизируя свою мысль, немецкий мыслитель пишет: «Платоновская республика вошла в пословицу как якобы разительный пример несбыточного совершенства, возможного только в уме досужего мыслителя... Между тем было бы гораздо лучше проследить эту мысль внимательнее и осветить ее новыми исследованиями... Государственный строй, основанный на наибольшей человеческой свободе согласно законам, благодаря которым свобода каждого совместима со свободой всех остальных... есть необходимая идея, которую следует брать за основу при составлении не только конституции государства, но и всякого отдельного закона... Хотя этого совершенного строя никогда не будет, тем не менее следует считать правильной идею, которая выставляет этот maximum в качестве первообраза, чтобы, руководствуясь им, постепенно приближать общественное устройство к возможно большему совершенству» [83].
Содержание идеалов определяется обстоятельствами жизни общества и личности в условиях конкретного времени и места. У каждой эпохи, у каждой культуры, во всей совокупности обычаев и традиций есть свой уклад, свои подобающие ей суровость и мягкость, свои красота и жестокость, свои идеалы. Человек такое существо, которое нуждается в доброте и нежности, красоте и мужестве, читает стихи и слушает музыку. Возвышаясь над хаосом разрушающегося мира, человек задумывается над смыслом своей жизни, мечтает о гармонии и богатстве человеческих сил и возможностей. По выражению Г. Гессе, идеалы возвращают заблудшее человечество к живой душе мироздания. Однако реальная жизнь человека протекает в полярностях наслаждения и страдания, редких мгновений счастья и унылой повседневности, между высотой мысли и чувства и тюрьмой обыденности, тоской по возвышенной духовности и стремлением отдаться своим инстинктам.
В реалиях современной жизни российского общества, в языке пропаганды, в литературно-критических статьях и политических эссе почти не встретишь употребления понятия идеала. Характерно, что в последнем послании Федеральному Собранию президент обратил особое внимание на проблему идеала и утрату ценностных ориентиров в нашем обществе. И это не случайно: внутри той жизни, которую мы ведем, трудно найти божественный след идеала. Утрата идеалов, ценностная дезориентация населения, нищета подавляющей массы людей нашей страны и полнейшая безнадежность жизни на грани выживания явились неизбежной платой за бессмысленный эксперимент над обществом и его законами. Г. Гессе подчеркивал: там, где пересекаются две эпохи, две культуры и две религии, человеческая жизнь становится настоящим страданием, адом. «Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, двумя укладами в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность... Судьба людей в эти эпохи — ощущать всю темноту человеческой жизни как личную муку, как ад» [47, с. 155].
Как видим, Гессе очень точно описывает нашу современную ситуацию задолго до того, как она гипотетически могла возникнуть. Срывание масок, крушение идеалов сопровождается нарастанием пустоты и отчужденности, безнадежности и бессмысленности человеческой жизни, ее увяданием. Уместно ли в этих условиях искать якорь спасения в искусстве — в этой, по выражению Гегеля, «умной забаве», «приятном украшении» жизни? Да, мы переживаем переходный период в жизни общества и государства. Многообразие и неоднозначность опыта социалистического строительства, беспрецедентное истребление российской интеллигенции, наиболее активных представителей крестьянства и рабочего класса, идеологическое по содержанию и пропагандистское по методам давление на науку, искусство, образование нанесло непоправимый ущерб менталитету населения, нашей культуре. Постоянное перекраивание истории страны порождало и порождает серьезные противоречия в выборе пути, который способен вывести нас из тупиков истории и позволит нашему народу занять достойное место в современном мире. Этот период сопряжен с поиском ответа на вызовы истории. Кажется, что ответ лежит на поверхности и определяется опытом общественного развития всех стран, успешно преодолевших, каждая по-своему, свою историческую драму. Этот опыт предполагает прежде всего создание правового государства, незыблемость, укрепление и развитие конституционных норм, а также ограничение власти, разделение властей, реальную независимость суда. Потребность в реализации идеалов правового государства находит свое выражение и в современном отечественном искусстве, играющем активную роль в выражении и консолидации идеалов нашего общества. Социальность, общественная жизнь — это, по выражению М. А. Натансона, мир, светящийся смыслом. Художественная символика вскрывает самую сущность, основание тенденции, порождающей социальную динамику, перспективы происходящих в обществе процессов. Интуитивные прозрения художника, озарения, как вспышка молнии, охватывают пониманием происходящее в мире. Общественные настроения, озабоченность, угрозы и неопределенность, будучи осмысленными средствами искусства, обретают достоверность благодаря интерсубъективности нашего опыта, открывают перспективы общественного согласия и согласованных поисков путей обновления общества и государства. Поэтому символы искусства оказываются значительно богаче научных абстракций по степени проникновения в сущность общественных процессов и несравненно эффективнее по силе влияния на массовое сознание.
Потребность в искусстве принадлежит к числу общечеловеческих. Она стимулирует и художественное потребление, и художественное творчество. Однако эффективность взаимодействия искусства и публики во многом зависит от формирования способностей, умений и навыков художественного восприятия. Знание закономерностей восприятия искусства необходимо и художнику, который стихийно или сознательно учитывает их в творческом процессе, направляя и в значительной мере моделируя восприятие своего произведения. Оно необходимо и адресату искусства, публике. Не случайно проблема восприятия искусства издавна привлекала внимание психологов и искусствоведов, философов и художников, социологов и политических деятелей.
Настоящая работа имеет практическую культурно-просветительную направленность. В ней раскрываются механизмы понимания искусства, обусловленные знанием его специфического языка, показываются место искусства в системе культурной коммуникации, истоки убеждающего воздействия искусства, которые автор относит к проблемам познавательным. Эмоционально-заразительная сила искусства, его суггестивная мощь пробуждают творческий потенциал личности, который был дан человеку от природы, но нередко оставался нераскрытым и неиспользованным. Активизация этих дремлющих творческих сил способна радикально изменить человеческую жизнь и жизнь общества.